Сеанс 1944 апрель 1944 года. Место действия: швейцарский город Берн.

[Willy37]

Сеанс 1944
Юрген Хольтман

От автора: Данный рассказ является фрагментом большого и совершенно не тематического романа. Поэтому необходимо сделать небольшое введение (рассказать предысторию).

Время действия: апрель 1944 года. Место действия: швейцарский город Берн.

В предыдущей части романа ("Нелегал") герой данного рассказа (Карл Юрген Шольц) защищает героиню рассказа (Магду) от нападения немецкого маньяка Клауса Ланга и передаёт маньяка швейцарской полиции. Магда просит Шольца проводить её домой и приглашает к себе «на чашку кофе». В разговоре выясняется… впрочем, рассказ как раз об этом.



«Пойдёмте, я Вам кое-что покажу» - Магда поднялась с кресла и направилась в коридор

Шольц последовал её примеру.

Магда провела его в соседнюю комнату, которая оказалась неплохо и со вкусом обставленной библиотекой. Его новая знакомая, судя по всему, была весьма начитанной женщиной.

Магда подошла к одному из огромных книжных шкафов, извлекла из одной из полок книгу, просунула руку в образовавшуюся пустоту…

Соседняя стойка с книгами бесшумно повернулась и отошла в сторону. Шольц увидел винтовую лестницу, судя по всему, ведущую в подвал.

Магда направилась к лестнице и знаком пригласила своего гостя следовать за ней. Шольц повиновался. Ему стало совсем интересно. Правда, при этом он не преминул положить правую руку в карман куртки и нащупать рукоятку верного РРК. Мало ли что…

Они спустились в подвал. Магда быстро взглянула на своего гостя. Она ожидала и в то же время боялась увидеть в его глазах испуг и удивление.

Оглядевшись, Шольц сразу понял всё. И сладострастный взгляд на наручники. И кровожадный – на закованного в них Ланга…

Подвал представлял собой довольно просторную залу, оформленную в "пыточных" красно-чёрных тонах. Точнее, даже не залу, а довольно мрачный подвал с каменными стенами. С потолка свисала тяжёлая кованая люстра в виде кольца на цепях. Возле дальней стены - стойка с плетьми, розгами и кнутами; напротив входа - камин, который, судя по всему, уже давно никто не зажигал. Справа от камина - Х-образный "андреевский" крест и перекладина.На ближней стене висело красно-чёрное знамя какого-то очень древнего дворянского рода...

В оформлении подвала явно чувствовалась женская рука. Это было её царство.

Шольц видел такое не в первый раз, хотя «с тех времён» утекло уже немало воды. Во время учёбы в Кембридже он – в силу врождённого любопытства и интереса к человеческой психологии – прочитал и знаменитую Жюстину маркиза Донасьена Альфонса Франсуа де Сада, и Венеру в мехах Леопольда фон Захер-Мазоха (ни та, ни другая не произвели на него ни малейшего впечатления; откровенно говоря, он нашёл и ту, и другую невыразимо скучными). А в процессе своих путешествий по лондонским борделям и иным злачным местам этого великого города (в те годы он, мягко говоря, относился к соответствующей Заповеди Господней без какого-либо уважения) он не раз и не два воочию наблюдал подобные (хотя и куда менее богато обставленные) донжоны, в которых за немалую плату можно было купить услуги и рабыни (для садистов), и госпожи (для мазохистов).

Ни то, ни другое Карла Юргена Шольца совершенно не интересовало. Он просто знал, что это существует – и ему этого было вполне достаточно. Он же был совершенно, абсолютно, непоколебимо «ванильным», как о таких говорили садомазохисты и получал наслаждение исключительно от традиционного секса. Без всяких там садомазохистских изысков.

«Значит» - он сделал многозначительную паузу. «Вы – не просто Магда, а госпожа Магда»

«А Вам что, приходилось иметь дело…» - удивлённо произнесла Магда

«Да нет, не приходилось…» - огорчил её Шольц. «Так… просто общался раз или два. Да и было это много лет назад…»

Он вынул руку из кармана куртки. Ибо бояться здесь было совершенно нечего.

«И что?» - заинтересованно осведомилась Магда.

«И ничего» - ответил Шольц. «Не моё это. Мне бы что-нибудь, как говорят в вашей среде, ванильное»

«И всё-таки?» - не унималась Магда. «Что Вы обо всём этом думаете?» - она обвела руками комнату.

«И о Вас?» - спросил Шольц.

«И обо мне тоже» - грустно вздохнула Магда.

«И о том, какое отношение сегодняшнее нападение на Вас Клауса Ланга… и личность этого самого Клауса Ланга имеют к Вам и Вашим… занятиям?»

«Ну да» - ещё грустнее вздохнула Магда. «Я, наверное, очень суеверна, но…»

«Но хочу во всём этом разобраться» - закончил за неё Шольц.

«Угу» - подтвердила его догадку госпожа.

«Почему я?» - вполне резонно осведомился Шольц.

«А кто ещё?» - не менее резонно вопросом на вопрос ответила Магда. «Кто ещё, кроме нас с Вами знает о нападении на меня? Никто. И рассказать никому я тоже не могу. Мне же ясно сказал полицейский – держать рот на замке. А со всем этим» - она снова обвела руками комнату, «ссориться с полицией мне не с руки»

В этом Магда была права. Несмотря на строгую добровольность её нижних[3], по существующему уголовному кодексу полиция вполне могла упрятать её за решётку на весьма длительный срок. Если бы узнала о том, чем здесь занимается госпожа Магда.

«И вообще… мне кажется… нет, я уверена, что Вы… Вы намного сильнее меня. Во всём»

«Весьма спорное утверждение» - подумал Шольц. «Хотя…»

«А я… я просто устала всегда и во всём быть сильной. Быть госпожой. Это моим нижним хорошо. Лапки кверху – и делай со мной что хочешь. А мне куда деваться? Я-то ведь тоже человек. И мне тоже многое непонятно»

«Деваться Вам, госпожа Магда, нужно вообще-то к психоаналитику» - подумал Шольц. «К хорошему психоаналитику. И одновременно к священнику. Хорошему католическому священнику»

Увы, таковых было слишком мало. А те, что были, находились, к сожалению, вне пределов досягаемости госпожи Магды.

Поэтому и за того, и за другого придётся отдуваться ему – Карлу Юргену Шольцу.

«Ладно, что-нибудь придумаем» - как обычно, подбодрил себя он. «Не впервой».

Тем более, что на эту тему он ещё во время учёбы в Кембридже написал статью. Весьма неплохую, по отзывам тех его профессоров, которые её читали. И которые отговорили его от её публикации – уж слишком скандальной тогда была эта тема.

Впрочем, таковой она оставалась и сейчас.

«Скажите, Карл» - прервал его размышления очаровательный голос его новой знакомой – «с точки зрения вашей Церкви, то, чем я занимаюсь, это грех? И если да, то насколько тяжкий?»

«Нашей Церкви» - поправил её Шольц. «Нашей. Ибо она одна – Единая, Вселенская и Апостольская. Хоть и, к сожалению, разделившаяся на несколько деноминаций. Из-за грехов наших тяжких»

«Хорошо, пусть нашей» - не стала с ним спорить Магда. «И всё-таки?»

«То, что Вы делаете или то, что Вы при этом чувствуете?» - вопросом на вопрос ответил Шольц.

«И то, и другое» - как-то даже растерянно произнесла Магда. Похоже, такого ответа-вопроса она совершенно не ожидала.

Вместо ответа Шольц пересёк донжон, подошёл к вешалке, с которой свисали самые разнообразные хлысты, плети, кнуты и прочие инструменты для бичевания. Быстро нашёл глазами то, что искал – длинную плётку-трёхвостку, аккуратно снял с вешалки, провёл рукой по широким, тяжёлым кожаным ремешкам.

Госпожа Магда взирала на это действо с нескрываемым изумлением, постепенно переходившим в оторопь.

«Знаете, что это такое?» - совершенно неожиданно обратился к ней Шольц.

«Обыкновенная плётка-трёхвостка» - пожала плечами Магда, несколько ошалевшая от того, что какой-то совершенно «ванильный» и бесконечно далёкий от садомахизма «персонаж», похоже, вознамерился прочитать ей лекцию о её же собственном дивайсе.

«Не такая уж обыкновенная» - спокойно возразил ей Шольц. «Точнее, совсем необыкновенная»

«И в чём же состоит эта… необыкновенность?» - с нескрываемым сарказмом осведомилась госпожа Магда.

«Это не просто плеть» - продолжал между тем Шольц. «Это флагрум. Ещё называемый флагеллумом – то есть, бичевателем. Древние римляне называли его flagrum taxilatum…»

«???» - госпожа Магда была явно не сильна в латыни.

«Язвящая плеть» - пояснил Шольц. «Правда, чтобы эта плеть полностью заслуживала права так называться, ей не хватает одной маленькой детали…»

«Какой же?» - удивлённо спросила Магда. Она считала, что знает про эти «дивайсы» если не всё, то почти всё.

«Свинцовых гирек на концах. Или кусочков овечьей кости. Или деревянных кубиков»

Магде стало не по себе. Такой дивайс, вне всякого сомнения, нарушал, как минимум два священных принципа садомазохизма – безопасности и разумности. Да и с добровольностью, мягко говоря, проблемы вне всякого сомнения возникли бы. Вряд ли кто по доброй воле согласится лечь под такое.

«К чему он клонит?» - опасливо подумала она. Шольц между тем продолжал.

«Я всё это к тому говорю, что таким вот дивайсом – флагрумом, то есть, римский легионер бичевал Христа… Непосредственно перед распятием»

Это Магду впечатлило. Более, чем. И всё же она никак не могла понять, какое отношение это имело к её вопросу о грешности – или безгрешности – её садомазохистских наклонностей. Как и соответствующих действий.

«Нашему Спасителю, судя по всему, нанесли тридцать девять ударов…»

«Почему именно столько?» - удивлённо спросила Магда.

«Потому, что по римским законам приговорённому полагалось максимум сорок ударов. Закон для римлян был чем-то вроде божества, поэтому это количество никак нельзя было превысить. Вот и давали тридцать девять, чтобы даже если пропустят один, то всё равно уложатся в предусмотренную законом норму»

«Жутковато» - пробормотала Магда.

«Dura lex, sed lex» - спокойно ответил Шольц.

«Что это значит?» - спросила Магда.

«Это латинское – то есть, древнеримское – изречение. Означает, закон суров, но это закон»

«Да уж» - Магда всё ещё не могла прийти в себя от только что испытанного шока. После чего спросила:

«К чему вы всё это мне рассказываете?»

«Ну, во-первых, к тому, что любому христианину – а Вы всё-таки христианка, пусть даже и пока не воцерковленная, полезно наглядно представить себе, что пришлось претерпеть нашему Спасителю от грешных рук человеческих. Я бы даже сказал, прочувствовать – пусть даже и мысленно…»

Сделав небольшую паузу, Шольц продолжил:

«Вы лучше меня знаете, госпожа Магда, что при умелом подходе к делу даже вот этим, как Вы изволите выражаться, дивайсом, можно нанести человеку весьма серьёзные и болезненные травмы. А уж флагрумом… Четыре десятка ударов флагрумом превращают спину человека в кровавое месиво, с которого свисают длинные полоски кожи…»

«Бр-р…» - поморщилась госпожа Магда.

«Вот именно что бр-р» - назидательно проговорил Шольц.

«А во-вторых?» - спросила пришедшая в себя Магда.

«А во-вторых…» - задумчиво протянул Шольц, «Вы когда-нибудь слышали о трактате Томаса фон Кемпена[4] О подражании Христу?»

«Нет» - честно призналась Магда. «Никогда не слышала»

«Я так и думал» - Шольца это нисколько не удивило. «Впрочем, это не так уж и важно»

«А что же важно?» - удивилась госпожа Магда.

«Важен принцип» - спокойно ответил Шольц. «Который состоит в том, что обязанность каждого христианина состоит в том, чтобы максимально отождествить себя с Христом. В том числе,» - он сделал многозначительную паузу, «и с Его страданиями»

«И что это означает?» - непонимающе уставилась на него госпожа Магда

«Это означает, дорогая госпожа Магда» - несколько саркастически ответил ей Шольц, «что люди Вашей профессии… представляют для нашего Господа весьма значительную ценность…»

«То есть?» непонимающе уставилась на него Магда. Она никак не могла отыскать в этой богословской риторике понятное ей рациональное зерно.

«… ибо дают возможность каждому христианину или христианке…» - Шольц словно не услышал её вопроса, «…почувствовать, как говорится, на собственном теле страдания, которые пришлось перенести нашему Спасителю, чтобы максимально приблизиться к Нему… причём без каких либо негативных последствий для собственного здоровья…»

И глядя на совершенно оторопевшую от такого поворота госпоже Магде, торжественно добавил:

«…получив от Вас или ваших коллег тридцать девять ударов вот этим» - он взмахнул трёхвосткой, а затем ловко вернул её на законное место на вешалке.

Магда по-прежнему не отрываясь смотрела на него. Она, похоже, надолго лишилась дара речи. Она ожидала чего угодно, но не такого…

«А что в этом удивительного?» - пожал плечами Шольц. «Всю историю христианские подвижники постоянно искали способы почувствовать на себе – хотя бы в некотором приближении – страдания Спасителя. Вы что-нибудь когда-нибудь слышали о флагеллянтах?»

«Что-то слышала» - робко ответила госпожа Магда.

«Очень хорошо» - сказал Шольц. «Если коротко, то флагеллянтов в так называемые века веры[5] было великое множество. Как говорится, всех цветов и фасонов. Существовали даже монашеские общины, в которых флагелляция являлась неотъемлемой частью устава и повседневной жизни. Ну, например, вот это:

Каждый кающийся должен во время экзекуции мысленно представлять себе Иисуса Христа; следить своим духовным оком за Его страданиями, испытанными Им во время бичевания. Христианин должен постараться испытать те же боли, которые достались на долю Сына Божия – торжественно процитировал он.

«О как!» - удивилась Магда.

«Да, вот так. К сожалению,» - Шольц сделал паузу, «флагелляция в те годы была исключительно самобичеванием. А это, как Вы гораздо лучше меня понимаете, совсем не то. Со всех точек зрения – и с точки зрения физического и эмоционального воздействия, и с точки зрения безопасности. Многие флагеллянты, как известно, тяжело заболевали от последствий самобичевания и даже умирали – от заражения крови. Так что с профессионалом как-то надёжнее. И намного безопаснее.

Были и другие попытки достичь того же эффекта – носили власяницу или вериги…»

«Власяницу?» - удивлённо спросила Магда

«Власяница – это длинная грубая рубашка из верблюжьего волоса или же из козьей или овечьей шерсти» - пояснил Шольц. «Надевается на голое тело; при этом жёсткая шерсть безжалостно колется, напоминая носящему власяницу о страданиях Спасителя… Далековато, надо сказать, от реальных страданий Христа»

«А вериги?»

Шольц улыбнулся, сунул руку во внутренний карман куртки и достал из него небольшую плоскую серебряную коробочку, похожую на маленький портсигар. Открыл крышку и достал из неё тонкую длинную серебряную цепочку с маленьким крючком на конце, утыканную короткими шипами.

«Вот так выглядят современные вериги католического монаха[6]» - улыбнулся он, демонстрируя Магде цепочку.

«Цепочка обматывается вокруг бедра и закрепляется вот этим крючком. Шипы впиваются в тело, что, говорят, довольно болезненно…»

«Говорят?» - удивилась Магда. «Разве Вы…»

«Если Вы имеете в виду, ношу ли я их или нет, то нет, не ношу» - улыбнулся Шольц.

«Тогда…» - непонимающе начала Магда.

«Это просто подарок. От одного испанского монаха. В благодарность за спасение жизни его и его товарищей». Шольц аккуратно положил вериги в коробочку и закрыл крышку. После чего вернул коробочку в карман куртки.

«Вы спасли им жизнь?» - ещё более удивлённо спросила Магда.

«Я много кому спас жизнь» - спокойно ответил Шольц. «Это часть моей работы»

В тридцать шестом году судьба в лице абвера забросила Шольца в Испанию. В самый разгар гражданской войны, во время которой республиканцы весьма энергично расстреливали католических священников, монахов и монахинь. Как врагов народа, эксплуататоров, обманщиков и так далее. Одному такому расстрелу Шольц весьма успешно помешал. С помощью советского пулемёта ДП-27. В одиночку перестреляв отделение республиканцев. Что, надо отметить, оказалось не слишком сложной задачей.

«В общем,» - закончил Шольц, «всё-таки тридцать девять ударов плетью, полученных из Ваших рук – это, пожалуй, оптимальный способ достижения соответствующей цели»

«А Вы?» - проникновенно спросила госпожа Магда.

«Что я?» - не понял её Шольц.

«Как лично Вы относитесь к этому?»

«К чему? А, к идее о необходимости для каждого христианина получить тридцать девять ударов плетью, чтобы приблизиться к Христу?»

«Ну да»

«Во-первых, католическая Церковь этого не требует» - спокойно ответил он. «То есть, с точки зрения Церкви это не является необходимым условием попадания после смерти в Царствие Небесное. Хотя, думаю, возражать Церковь тоже вряд ли будет»

«А во-вторых?»

«А во-вторых,» - Шольц снова сделал многозначительную паузу, «я считаю, что человеку, который хотя бы раз в жизни смотрел в глаза смерти, такая процедура уже не нужна. Он или она уже и так достаточно приблизились ко Христу. Как правильно кто-то сказал, в окопах под огнём неверующих не бывает»

«А Вы…»

«А я смотрел в глаза смерти не один раз» - спокойно ответил Шольц. «И даже не один десяток раз. Даже то, что я до сих пор жив, является исключительно чудом Господним. Так что всё прочее мне, как говорится, без надобности…»

«А если я…» - робко прошептала Магда.

«Если Вы что?» - переспросил Шольц

«Если я захочу… приблизиться к Христу…»

«Этого только не хватало» - обеспокоенно подумал Шольц.

«Вы мне в этом поможете?» - с надеждой спросила Магда.

«И что за народ эти женщины?» - со злостью подумал Шольц. «Никогда не поймешь, что им в голову взбредёт… Я, конечно, всё понимаю – стресс, чудесное спасение от смерти и всё такое… но должны же быть границы…»

Границ, похоже, не было.

«Если я правильно понимаю,» - медленно начал Шольц, «вы хотите, чтобы я…»

«Да, я действительно хочу, чтобы вы меня… этой плетью… тридцать девять раз»

[Willy37]

Шольцу эта идея категорически не понравилась. Он прекрасно понимал, что, как говорится, ноги растут вовсе не из неведомо откуда появившегося у этой бесконечно далёкой от христианства дамочки желания приблизиться к Христу, о котором она, вне всякого сомнения, не имела ни малейшего представления.

Перенесшей совершенно дикий стресс женщине просто необходима была эмоциональная и духовная близость не с небесным Спасителем (это ей, увы, было недоступно, во всяком случае, пока), а со вполне земным спасителем (с маленькой буквы). А в силу её садомазохистских наклонностей она могла получить эту близость только одним путём.

Лечь под его плеть.

«Это не ко мне» - подумал Шольц. «Я такими делами не занимаюсь. Не моё это»

А вслух спросил:

«А у Вас такой опыт-то хоть есть?»

«Есть» - с готовностью ответила женщина. «И немалый. Я… у нас это называется свитч[7]»

«Это не важно. Всё равно я не смогу выполнить Вашу просьбу»

«Но почему?» - расстроено и даже, пожалуй, возмущённо спросила Магда

«Потому, что у меня другая работа» - спокойно отпарировал Шольц. «У меня удар не на то поставлен»

«Это как?»

«Могу показать» - предложил Шольц. «Например, вон на той деревянной кобыле[8]» - он указал на стоявший в некотором удалении от дальней стены пыточный инструмент. «Если не жалко»

«Для Вас мне ничего не жалко» - спокойно и уверенно ответила женщина. «Закажу новую»

«Как скажете» - произнёс Шольц. «Уши ладонями закройте – и поплотнее. Или вставьте беруши»

«Зачем?» - удивилась Магда.

«Увидите»

Магда подошла к столу, нашла беруши, которыми пользовалась, когда секла особо крикливых нижних, вставила в уши. Для верности прикрыла уши ладонями.

Шольц между тем снова подошёл к вешалке для плетей, снял с неё самую длинную, толстую и тяжёлую витую плеть, слегка помахал ей, пробуя «на вес». Понравилось.

Шольц подошёл к деревянной кобыле и поднял плеть над головой. Сделав небольшую паузу, с резким и громким криком «Кияяяяя!!!!» хлестнул плетью по «кобыле», аккуратно перерубив её ровно пополам. Две половинки пыточного устройства с жалобным стуком упали на пол.

Шольц удовлетворённо посмотрел на результаты своего удара, затем аккуратно повесил почти неповреждённую (он это умел) плеть на вешалку. Затем повернулся к женщине и задумчиво произнёс:

«Вот так-то, госпожа Магда»

Женщина стояла совершенно ошарашенная. Между тем в этом трюке ничего сверхъестественного не было. В хороших школах боевых искусств через четыре-пять лет занятий такое мог проделать практически каждый. А Шольц занимался боевыми искусствами с самого раннего детства. Уже скоро тридцать лет.

Только вот результат сей впечатляющей демонстрации оказался вовсе не таким, как ожидал Шольц. А вовсе даже прямо противоположным.

Магда устало вынула из ушей беруши. И чётко, ясно, уверенно, произнесла:

«Я хочу быть твоей рабыней. Я хочу принадлежать тебе»

Шольц понял, что перестарался. Явно перестарался. Ибо в результате его трюка у госпожи Магды, говоря уличным языком, просто снесло крышу. Совсем. И, похоже, надолго. Переключатель сработал. И намертво застрял в нижнем положении.

Впервые в жизни Карл Юрген Шольц не имел ни малейшего представление о том, что ему делать. Нет, конечно, можно было тайком подсыпать ей в коньяк сильнодействующее снотворное, несколько гранул которого – на всякий случай – Шольц всегда хранил в специальной коробочке в потайном кармане куртки.

Но он прекрасно понимал, что это ничего не изменит. Ибо они были связаны нитью, разорвать которую не представлялось возможным. По крайней мере, в обозримом будущем.

Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили – вспомнил Шольц слова из книжки, которую он прочитал буквально несколько дней назад. Изумительной, надо сказать, книжки. Из тех, которые появляются раз в столетие.

Книжка называлась Le petit prince[9]. Автором её был граф Антуан Мари Жан-Батист Рожер де Сент-Экзюпери. Бесстрашный лётчик и безумно талантливый писатель. И, по слухам, глубоко несчастный человек. В общем, обычная история.

А приручил Шольц Магду, судя по всему, накрепко. И надолго. При этом даже сам не понял, как это у него получилось.

Ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным – снова пронеслось у него в голове.

«Можно, я разденусь догола?» - тихо спросила Магда, глядя куда-то себе под ноги.

«Рабыне не позволено смотреть на своего господина» - пронеслось в голове Шольца. «Начинается…»

«Я…» - Магда запнулась, «я не могу оставаться одетой в твоём присутствии…»

«Первый шаг к покорности. Снимая одежду, она снимает с себя защиту. Что же делать-то?» - подумал бригаденфюрер СС и генерал-майор полиции рейха. В данной ситуации от всех этих его чинов и званий (как и от Рыцарского креста с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами) толку было мало. Точнее, вовсе никакого.

Шольц неожиданно вспомнил свой первый и единственный разговор с профессиональной госпожой в Лондоне, в двадцать девятом. Тогда она сказала очень мудрую фразу:

Как бы это не выглядело со стороны, сеансом управляет именно нижний, а не верхний. Всегда.

Всегда или не всегда, но сейчас это было именно так. В первую очередь, по причине просто чудовищной разницы в профессиональной компетентности. Проще говоря, Магда знала о садомазохизме почти всё, а Шольц – почти ничего (точнее, кое-что он всё-таки знал, но это «кое-что» в данных обстоятельствах помочь ему никак не могло). Поэтому ему ничего не оставалось, как плыть по течению, дожидаясь, когда наступит удобный момент и позволит ему перехватить инициативу.

Если, конечно, наступит.

«Раздевайся» - тихо, но твёрдо приказал Шольц. Впрочем, кто тут кому приказывал, было, к сожалению, кристально ясно.

Он вдруг вспомнил сцену из недавно прочитанной биографии Огюста Родена[10]. К великому скульптору пришла «на смотрины» новая натурщица – Камилла Клодель. Сначала она ему не понравилась и он уже был готов отправить её восвояси, как вдруг она спросила:

- Вы хотите увидеть моё тело?

Скульптор пожал плечами – ещё бы! Тело есть тело.

Она с минуту колебалась, потом попросила:

- Вы отвернётесь, пока я разденусь?

Ему вдруг захотелось крикнуть, что это глупо, но при виде её смущённой улыбки, он понял без слов: она вверяет ему себя, своё будущее и послушно повернулся к ней спиной.

Через несколько минут Камилла прошептала:

- Я готова, Огюст. Я около станка.

Что-то подобное происходило и сейчас, ибо во время сеанса отношения между скульптором и моделью не сильно отличались от отношений между верхним и нижней. Только он – не Огюст Роден, а Магда – не Камилла Клодель.

И хорошо.

Камилла Клодель стала не только моделью, любовницей и музой великого скульптора Огюста Родена. Она и сама стала гениальным скульптором, успешным, самобытным и независимым.

После чего сошла с ума.

Последние тридцать лет своей жизни Камилла провела в клинике для умалишённых. За все это время ее ни разу не навестили ни мать, ни сестры. Она умерла 19 октября 1943 года.

«И хорошо» - ещё раз подумал Карл Юрген Шольц.

В отличие от Родена, отвернуться он не мог. Хотя (тоже в отличие от Родена) и очень хотел. Но не мог нарушить правила. Согласно которым рабыня должна раздеваться на глазах своего господина.

Магда сняла с шеи алый шёлковый шарф, небрежным движением бросила его на лавку. Затем расстегнула пояс, сняла его и отправила вслед за шарфом.

Не отрывая взгляда от пола.

Затем завела руки за спину, расстегнула молнию и двумя воздушными движениями сбросила платье к своим ногам. Переступила через платье, нагнулась, подняла его и аккуратно положила на лавку.

Шольцу очень хотелось остановить её, но он прекрасно понимал, что это невозможно. Что будет только хуже. Намного хуже.

Магда осталась в чёрном лифчике и трусиках и чёрном пояске, к которому крепились чёрные же чулки. Завела руки за спину, расстегнула лифчик, сняла его и отправила к уже снятым частям своего гардероба. Выпрямилась, давая своему господину возможность в полной мере насладиться красотой своих грудей.

Её груди были великолепны. Просто божественны. Они были ещё совершенней, чем казались Шольцу, когда Магда была ещё одета (Шольц довольно неплохо умел «видеть сквозь женскую одежду»). Высокие, как на египетских фресках, полные, упругие, похожие на две перевёрнутые чаши. С большими ареолами и длинными сосками, уже набухшими от возбуждения.

«Шикарная грудь» - подумал Шольц. «Удобная для порки»

И сам же испугался своей мысли.

Магда осторожно сняла туфли, изящным движением ноги отодвинула их в сторону. Затем отстегнула чулки, расстегнула поясок, сняла его и отбросила на лавку. Нагнулась и один за другим сняла чулки.

Не поднимая взгляда от пола, двумя пальцами взялась за резинку трусиков, оттянула её и аккуратно, но решительно опустила трусики сначала до колен, а затем до лодыжек. Одну за другой вынула ноги из трусиков, затем выпрямилась и кинула на лавку этот последний предмет своего гардероба.

Оставшись нагой.

Помедлив, Магда заложила руки за спину и раздвинула ноги. Чтобы её господин мог увидеть всё её тело.

Шольц вдруг вспомнил свой давнишний разговор с одним очень талантливым фотографом, специализировавшимся на эротической (многие сказали, бы, что на порнографической) фотографии.

Женщина действительно обнажена только тогда, когда видны её половые губы. Иначе это не нагота.

Магда была действительно прекрасна. Её красота была идеальной красотой натурщицы – мечты любого скульптора. Белоснежные девственные плечи; длинный изящный торс; «осиная» талия; красивые округлые бёдра; длинные, стройные, хорошо развитые ноги; маленькие изящные ступни; небольшие, но округлые ягодицы; матово-розовая кожа, достойная мрамора.

Тщательно выбритый лобок; красивой формы большие половые губы и между ними свободно свисающие розовые лепестки малых половых губок. В общем, идеальная женская красота.

«Ты можешь делать со мной всё, что захочешь» - прошептала Магда. «Я полностью принадлежу тебе…»

[Willy37]

Шольцу хотелось, даже очень хотелось, только одного – как можно быстрее убраться из этого дома и от госпожи Магды куда подальше. Хоть в Берлин, хоть в Лондон, хоть в Москву. Хоть в Антарктиду. Лишь бы не видеть обнажённую госпожу Магду и не участвовать в том, что будет происходить. Лучше уж взорвать с десяток Райнерсбургов…

К сожалению, это было невозможно. Поэтому приходилось терпеть.

Ситуация была совершенно идиотской. Просто до невозможности идиотской. От начала и до конца.

Во-первых, сама мысль о том, что кто-то может быть рабом, а кто-то – господином, была ему (как и всякому достаточно хорошему католику), бесконечно чужда. Нет, конечно, в Библии где-то что-то говорилось о «рабах» и «хозяевах», но при внимательном рассмотрении оказывалось, что в то время в тех местах «раб» был чем-то вроде «бедного родственника». То есть, пусть и младшего и зависимого, но члена семьи. Со всеми вытекающими отсюда не только обязанностями, но и правами. А вообще в христианстве все равны. Господь у нас один – Всевышний. У всех. И если мы кому-то и принадлежим (что вовсе не факт), то только Ему. И никому другому. Как бы нам не хотелось чего-то другого.

Поэтому Карл Юрген Шольц никогда не стремился к власти над другими людьми, прекрасно понимая, что у него над ними (и у них над ним) ровно столько власти, сколько ему (или им) позволит иметь Всевышний. Единственное действительно всемогущее существо во Вселенной, обладающее абсолютной властью. Над всеми. Именно поэтому его прекрасно устраивало положение «независимого специалиста» и он не только не рвался кем-либо командовать (за исключением маленьких – пять-семь человек – оперативных групп), но и активно сопротивлялся любым попыткам перевести его на командную должность.

Поэтому от госпожи Магды он не хотел абсолютно ничего. Совсем. А вот от Всевышнего он кое-чего хотел. В первую очередь (и во вторую, и в третью), чётких инструкций о том, что же он собственно, ему следует делать с госпожой Магдой, чтобы принести ей как можно больше пользы и как можно меньше вреда.

При этом нельзя было сказать, что он вообще не испытывал к госпоже Магде никаких чувств. И эстетическое удовольствие, и физическое влечение (абсолютно нормальное для здорового, крепкого мужчины, созерцающего красивую обнажённую женщину) – всё это, как говорится, было при нём.

Ему вдруг остро захотелось обнять, приласкать, защитить Магду. Только вот защищать было не от чего и не от кого. Разве что от самой себя…

На самом деле он очень хорошо понимал, что произошло, куда всё это движется и что, собственно, ему нужно делать (и чего не делать).

Госпожа Магда (точнее, её внутреннее состояние) напоминало ему лавину. Хорошую такую лавину. Качественную. Вполне способную крепко навредить и самой себе, и окружающим. Снег, то есть, извините, внутреннее напряжение, копилось внутри неё годами, поскольку снять его не могла ни сама Магда (людям нерелигиозным снимать такое сильное напряжение обычно не под силу), ни её «верхние» (ибо слабоваты были).

Нападение Клауса Ланга добавило изрядную порцию «снега», после чего появление спасителя (то есть, его, Карла Юргена Шольца) довело это количество просто-таки до «критической массы». Оставалось только найти ту самую пресловутую «соломинку», Которая… в общем, понятно.

Такой соломинкой стала его идиотская демонстрация. С кнутом и деревянной кобылой (которая, надо признать, такого обращения вполне заслуживала). Кстати, именно звук сильного удара или выстрела обычно и является «спусковым крючком» для реальной, настоящей лавины.

И «лавина» пошла. Такое, разумеется, случалось и с другими, но эти «другие», будучи «ванильными», справлялись со своими «лавинами» ванильными же средствами – безумным шопингом, безумным же сексом. Или ещё какими-нибудь безумствами.

Госпожа Магда могла справиться со своей «лавиной» только двумя средствами - полным подчинением, возможно, даже, унижением. И болью. Причём как долго всё это должно было длиться до «полного схода лавины», было совершенно непонятно. По крайней мере, пока.

Поэтому Шольцу ничего не оставалось, кроме как «плыть по течению». И ещё наблюдать и думать. И чувствовать (шестое чувство, оно ох каким полезным может оказаться).

«Впрочем» - подумал он, «кое-какую инициативу можно и проявить»

Он подошёл к вешалке, снял с неё кожаный ошейник с длинной цепочкой, за которую «верхний» водит «нижнюю». Вернулся к женщине и медленно, осторожно и ласково застегнул ошейник на её белоснежной шее.

Она благодарно вздохнула. Начало было положено.

«Надень на меня наручники» - прошептала Магда. «Как на него…»

Шольц повернулся, ища взглядом наручники (его собственные уехали в бернскую полицию вместе с Клаусом Бастианом Лангом).

«Они там, на полке… у стены» - тихо пояснила Магда, не поднимая глаз.

Шольц подошёл к стене, нашёл коробку с наручниками. Вынул наиболее понравившиеся, окинул взглядом (добротная немецкая модель, почти такая же, как и у него), вернулся к женщине.

Магда покорно повернулась к нему спиной, завела руки за спину и подставила ему свои запястья. Шольц аккуратно защёлкнул на её запястьях наручники. Не слишком свободно (ибо можно и пораниться) но и не слишком туго (только проблем с кровообращением в её кистях ему не хватало).

Магда повернулась к нему, по-прежнему не поднимая глаз.

«Сделай мне больно…» - прошептала она. «Надень мне зажимы на соски… Они там, на полке, в коробке…»

«Не самый худший вариант» - подумал Шольц. «Хорошо, что не иголки. И что не на половые губы». И отправился за зажимами.

Зажимы представляли собой два маленьких металлических пинцета, соединённых между собой серебряной цепочкой. На каждый пинцет было нанизано маленькое колечко, движение которого вдоль пинцета сжимало его «челюсти».

Шольц уставился на зажимы, пытаясь решить вполне практическую задачу – до какой высоты поднимать колечко. Слишком низко – свалится; слишком высоко – можно поранить…

«Там есть насечка…» - помогла ему Магда. «Я её для себя сделала»

Шольц кивнул. Подошёл к женщине, которая покорно подставила свои груди для боли. Аккуратно охватил пинцетом левый сосок госпожи Магды, подтянул колечко…

Магда закусила губу и слегка застонала.

Шольц поставил зажим на правый сосок женщины. И с трудом сдержал смех.

«Если верить вражеской пропаганде, то именно этим и должен заниматься офицер СС и сотрудник РСХА» - подумал он. «Истязанием обнажённых женщин».

Вражеская пропаганда, как обычно, вешала лапшу на уши доверчивым слушателям. Единственным отделом РСХА, который мог заниматься чем-то подобным, был IV отдел - пресловутое гестапо. Но не занимался – по причине полной бесполезности данного подхода. Ребята Генриха Мюллера полагались на разветвлённую сеть информаторов, хороших сыскарей и искусство убеждения задержанных. Работало. На оккупированных территориях, конечно, случалось всякое, но обычно гестапо к этому никакого отношения не имело.

Повинуясь какому-то внутреннему ощущению, Шольц потянул цепочку вниз. Магда благодарно застонала.

«Грузик… повесь на цепочку грузик» - прошептала она. «Там… в коробке. Чтобы мне было больнее»

Шольцу это начинало надоедать. Но пока он вынужден был подчиняться. Пока.

Металлический грузик имел форму ёлочной шишки и был весьма увесистым. Шольц нехотя подвесил грузик (для этого имелся специальный крючок) к цепочке, соединявший зажимы на сосках Магды. Женщина застонала – уже громче.

Шольц щёлкнул пальцем по грузику. Ещё один стон – более громкий.

«Когда же она остановится?» - подумал Шольц. И, повинуясь новому ощущению, осторожно погладил Магду по голове, щеке, шее… Она прильнула к его ладони.

«Поставь меня на колени. На горох» - шёпотом попросила Магда. «Он на полке - в коробке…»

Шольц подчинился. Достал банку с горохом, щедро рассыпал по полу. Затем помог голой женщине опуститься на колени на горох. Отошёл на несколько шагов назад.

«Интересно, сколько она так простоит?» - подумал он. «На каменном полу, да ещё на горохе…»

Он вспомнил, как однажды посетил Святую Мессу не в главном зале храма (тот был по какой-то причине закрыт), а в часовне. В которой пол был вполне себе каменным. А стоять на коленях приходилось довольно долго (этого требовал чин мессы). При этом Шольц был всё-таки в брюках, да и стояние на коленях периодически перемежалось стоянием на ногах и сидением. Никакого гороха там, естественно, не было. И всё равно ни малейшего удовольствия Шольцу это не доставило.

Шольц был человеком донельзя практичным (работа обязывала). Поэтому к боли относился резко отрицательно. Боль была для него противником; даже, пожалуй, злейшим врагом, поскольку мешала. Работать, воевать, думать… Поэтому при возникновении даже малейшего намёка на боль он бросал все свои силы на уничтожение этого врага. Массаж, таблетки, самовнушение… даже алкоголь (если других вариантов не было). Лишь бы победить боль.

Причинять боль Шольц тоже не любил. Хотя и умел. И куда профессиональнее, чем все эти садо-мазо… Правда, умение это было весьма специфическим – причинить в полевых условиях солдату или офицеру (или чиновнику) противника достаточно сильную боль для того, чтобы «извлечь» из него необходимую информацию. Однако, применять эти навыки Шольцу пришлось считанное число раз.

Обычно приставленный к голове противника «Вальтер» или «Браунинг» оказывался достаточно убедительным аргументом в пользу «разговорчивости». А в последнее время Шольц так и вовсе предпочитал новейшие достижения прикладной химии. «Сыворотку правды[11]», то есть. Это было несравнимо надёжнее, чем любое «варварство».

Шольц, конечно, знал о существовании алголагников[12] – «любителей боли», одним из которых, несомненно, была стоявшая перед ним обнажённой на коленях на горохе госпожа Магда. И активных (садистов), и пассивных (мазохистов), и свитчей. Умом-то это он понимал (тем более, что имел несчастье созерцать одну из них собственными глазами), но вот чувствами… Чувствами это он понять никак не мог.

Впрочем, проблема алголагников его волновала мало. Точнее, совсем не волновала. Ибо он был вовсю озабочен совсем другой проблемой – куда более насущной.

Неконтролируемым сексуальным возбуждением, практически подавившим его способность к рациональному мышлению и почти заглушившему и без того не так чтобы очень сильный голос «шестого чувства». Что в данных обстоятельствах было совершенно неприемлемо.

Такое случалось с ним и раньше (он же всё-таки живой человек, а не бестелесный ангел). И вовсе не евнух. И даже не импотент. Правда, обычно это случалось с ним, когда он находился в одиночестве (как он выяснил много лет назад, напряжённая умственная работа – особенно творческая - частенько вызывает сильное сексуальное возбуждение)

Проблема решалась просто – мастурбацией. Быстрой (ибо целью её было вовсе не получение как можно более длительного удовольствия, а как можно более быстрое снятие возбуждения и восстановление работоспособности) и эффективной.

[Willy37]

Но в данных обстоятельствах это было совершенно исключено. Ибо полностью противоречило правилам, нарушать которые было, как говорится, себе дороже. Оставался один-единственный выход (причём оптимальный, как говорится, со всех сторон).

Шольц подошёл к столу, вынул из кармана куртки «Вальтер», положил на стол. Снял куртку и положил на тот же стол. Подошёл к покорно стоявшей на коленях с опущенным взглядом Магде, встал прямо перед ней. Расстегнул брюки, позволил им упасть к его ногам. Опустил до колен трусы. Эрекция была впечатляющей.

«Возьми в рот» - приказал он обнажённой женщине.

Магда подалась вперёд и едва не потеряла равновесие. Шольц помог ей удержаться, придержав за плечи. Женщина аккуратно обволокла ртом его член. И приступила к работе.

Навыки орального секса у неё были отменные – это он был вынужден сразу признать. Впрочем, это смотря с какой стороны посмотреть. У него с Магдой были, как бы это помягче сказать, несколько разные цели. У неё – доставить как можно более длительное и сильное удовольствие своему господину; у него – как можно быстрее покончить с этим дурацким сексуальным возбуждением и восстановить, наконец, работоспособность.

Но сообщать это Магде было совершенно бесполезно. Приходилось терпеливо ожидать окончания её священнодействия.

Кончил он сильно – и с большим удовольствием. Магда добросовестно проглотила его сперму, а затем не без удовольствия облизала губы.

Он натянул трусы, застегнул брюки, положил «Вальтер» в правый карман брюк и, не торопясь, обдумал изменение в ситуации. После орального секса инициатива была прочно в его руках. И это преимущество нужно было использовать как можно быстрее.

Чем это всё должно было закончиться – в общем, было понятно. Сильнейшей психологической разрядкой Магды, то есть, понятное дело, оргазмом. К которому её нужно было аккуратно подвести. К сожалению, сделать это в данной ситуации можно было исключительно болью. Но какой именно?

И тут в голову Карлу Юргену Шольцу пришла весьма перспективная идея.

На самом деле, он несколько лукавил, когда говорил, что у него удар не на то поставлен. Его удар был поставлен на разные вещи. В том числе, и на спарринг. В котором сила удара должна быть очень точно рассчитана. Чтобы и удар провести, и оппонента (своего же боевого товарища) не травмировать.

Что-то подобное должно было сработать и сейчас.

Он подошёл к Магде, помог ей подняться с колен. Отряхнул с её ног прилипшие горошины. Снял зажимы. Магда застонала и закусила губу. Ибо снятие зажимов гораздо болезненней надевания.

Наклонился к ней и шепнул.

«Я тебя постегаю. Это будет очень больно, но совершенно безопасно»

Она благодарно кивнула.

Шольц уже давно заметил ещё один занятный снаряд, внешне напоминавший подставку для штанги в спортзале. Собственно, изначально это была именно подставка для штанги, но сейчас у этого снаряда было несколько иное предназначение. Можно сказать, совершенно иное.

Вместо держателей для штанге на верхних концах стоек располагались металлические полукольца, к которым были прикреплены короткие кожаные ремешки. Высоту стоек можно было регулировать (как потом выяснилось, горизонтальное расстояние между стойками тоже)

Шольц не без усилий перенёс снаряд к лавке и установил его около одного из торцов, строго перпендикулярно лавке. К другому концу лавки было прикреплено массивное металлическое кольцо. Перенёс одежду женщины с лавки на стол.

Он подвёл Магду к лавке и мягко приказал:

«Ложись на спину. Ноги положи вот сюда» - он указал на полукольца на верхушках стоек «подставки для штанги».

Женщина не без удовольствия повиновалась. Шольц подобрал оптимальную высоту и аккуратно закрепил лодыжки Магды в устройстве, широко разведя в стороны её прекрасные ноги. Затем снял с вешалки кожаные наручники, надел на запястья женщины…

Магда закинула руки назад, понимая, что от неё хочет её господин.

На самом деле, её «господин» очень дорого – и практически в любой конвертируемой валюте - дал бы за то, чтобы ничем этим не заниматься – уж больно неприятным всё это было для него. Причём чем дальше, чем неприятнее. А Магда, наоборот, чуть ли ни сияла от счастья.

«Бывает же» - недоумённо думал Шольц, глядя на изумительной красоты лицо женщины, ещё более прекрасное из-за словно застывшего на нём выражения безмятежного счастья.

Судя по всему, её давняя мечта исполнилась – она наконец-то нашла своего прекрасного принца. То есть, извините, идеального верхнего.

Мнения этого самого верхнего по этому поводу, как обычно, никто не спрашивал. А если бы спросил… то удивился, насколько виртуозно Карл Юрген Шольц владеет ненормативной лексикой. Причём, как минимум, пяти языков.

Шольц раздобыл верёвку оптимальной длины и тщательно привязал руки женщины (за цепочку, соединявшую кожаные наручники), к металлическому кольцу. Теперь Магда была надёжно зафиксирована и полностью готова к порке.

«Благодарю тебя, мой господин» - искренне, нежно и страстно прошептала она.

«Нужна мне твоя благодарность» - зло подумал Шольц. Нет, честное слово, в Райнерсбурге было легче. И в N-ске тоже. И в Ленинграде. И в Испании. Под вражескими пулями – оно как-то проще.

Теперь нужно было выбрать оптимальный инструмент для порки. Шольц остановился на хлысте с широким кожаным шлепком на конце. В основном потому, что этот дивайс позволял и хорошо регулировать силу удара и точно попадать именно туда, куда нужно.

Шольц подошёл к лежавшей навзничь бесстыдно обнажённой Магде. Впрочем, само слово «стыд» в этой обстановке было, мягко говоря, неуместно.

Женщина находилось в каком-то трансе. Словно она была не здесь, а где-то в другом мире. Хотя… насколько она сексуально возбуждена, можно было увидеть, как говорится, невооружённым глазом. И даже почувствовать – причём на расстоянии как минимум нескольких метров от неё.

«Может, она и так кончит?» - с надеждой подумал Шольц. «Без всякой порки? Да нет, это вряд ли»

Он грустно вздохнул. Ему совершенно не хотелось пороть это изумительной красоты тело.

«А придётся» - обречённо подумал он. «Кстати» - пришла ему в голову мысль – «а ощущения неплохо бы усилить. Чтобы ударов потребовалось поменьше»

Он поискал глазами нужный предмет и довольно быстро нашёл его на полке у дальней стены. Это была кожаная маска, полностью покрывавшая глаза.

Что – по слухам – резко обостряло ощущения. В том числе, и болевые.

Он взял маску, вернулся к лежащей женщине и аккуратно поместил маску на предназначенное для неё место. Магда ему в этом активно помогала – насколько ей это позволяло её «зафиксированное положение»

Теперь нужно было помолиться. В общем и целом задача была понятна – путём грамотного варьирования точек приложения и силы боли достичь «критической массы» сексуального возбуждения. И, следовательно, оргазма.

Но это было легче сказать, чем сделать. Поэтому он и обратился ко Всевышнему с молитвой:

Господи! Раз уж ты меня втравил в эту ситуацию, помоги мне найти её оптимальное разрешение. Помоги мне помочь этой лавине сойти как можно спокойнее, доставив Магде максимум удовольствия и минимум боли и не причинив никакого вреда её здоровью. Во имя сына твоего Иисуса Христа. Аминь.

Он расслабился, сделал несколько глубоких вдохов, стараясь настроиться на оптимальную силу удара.

Затем взял в руку хлыст.

«Расслабься» - тихо сказал он. «Сейчас будет очень больно».

Магда повиновалась.

Он коротко размахнулся и точным, выверенным движением хлестнул женщину по левой груди, стараясь пока не попасть по соску.

Магда застонала.

«Постарайся как можно дольше не кричать» - попросил её Шольц. «Стонать стони, но не кричи»

«Слушаюсь, мой господин» - прошептала женщина.

Она действительно не кричала, только кусала губы и стонала (то ли от боли, то ли от возбуждения, то ли и от того, и от другого), когда он стегал её по обнажённым роскошным грудям, стараясь постепенно усиливать её сексуальное возбуждение.

Последние несколько ударов он нанёс по соскам. После самого последнего удара Магда не выдержала и закричала.

«Прости меня, мой господин» - сразу же прохрипела она.

«Прощаю» - задумчиво ответил ей Шольц. Затем перешёл к торцу лавки, удобно расположившись между широко раздвинутых ног женщины.

Резко взмахнул хлыстом и с силой хлестнул её по внутренней стороне бедра.

«Аааааа» - закричала Магда, дёргаясь от боли.

«Теперь можешь кричать» - разрешил ей Шольц.

И она кричала. Даже, скорее, орала. Ибо ей, без сомнения, было очень больно. Шольц порол её, интуитивно определяя и силу и место удара. Останавливался, чтобы дать ей передохнуть – и снова сёк. Затем остановился окончательно.

Магда тяжело дышала. По её телу пробегала хорошо заметная дрожь. Она была близка.

Оставалась последняя часть экзекуции.

«А теперь, моя дорогая» - кровожадно сказал он, «тебе будет по-настоящему больно»

«Я готова, мой господин» - прохрипела Магда.

Шольц распахнулся и стегнул её по половым губам. Эффект от удара был потрясающим. В прямом смысле. От вспышки чудовищной боли тело Магды изогнулось, по нему пробежали судороги. Её вопль, похожий на рев раненого зверя, потряс весь донжон.

«Господи, до чего ты меня довёл!» - пробормотал Шольц. «Для протокола – я этого не хотел».

Затем хлестнул женщину по тому же месту ещё раз. И ещё. И ещё.

Магда кончила на пятом ударе. Это был действительно впечатляющий оргазм. С соответствующим «звуковым оформлением». В первый раз с момента начала экзекуции Шольц пожалел, что не надел беруши.

Шольц подождал, пока женщина расслабится, затем осторожно освободил её ноги и руки от пут. Аккуратно опустил её ноги на скамью. Снял с неё покрывавшую глаза маску.

«Благодарю тебя, мой господин» - прошептала Магда. Не догадываясь, что её «господину» её благодарность была, как говорится, «до лампочки».

Магда лежала на спине, постепенно приходя в себя. Её глаза были полузакрыты. Шольц стоял рядом с ней, задумчиво глядя на распростёртую перед ним обнажённую женщину. Хотя он никогда не курил, сейчас ему смертельно хотелось затянуться. Поглубже.

Прошло несколько минут. Магда сделала глубокий вдох, приподнялась на локтях, затем осторожно села. Шольц подошёл к ней поближе. Магда обняла его за талию, прижалась к нему.

«Я люблю тебя» - прошептала она.

«Это что ещё за чушь?» - подумал Шольц. «Хотя… после такого ещё и не то в голову придёт…»

Он молча гладил её по голове, щеке, шее. Ласкать женщину ему нравилось куда больше, чем её стегать.

«Ну, Всевышний» - мысленно обратился он к Господу. «ты мне должен объяснение. За каким… ты меня всё это заставил сделать?»

Магда между тем слегка отстранилась, расстегнула ему брюки, извлекла из трусов его член.

«Своевременно» - подумал Шольц. «А то я тоже возбудился до невозможности». Что было вполне естественно.

Если экзекуция и повлияла на умения Магды в области орального секса, то только в лучшую сторону. Шольц кончил, извлёк член изо рта женщины, подтянул трусы, застегнул брюки. Магда между тем с удовольствием облизывалась.

Пора было всё это заканчивать.

«Встань» - приказал он Магде. Та с удовольствием повиновалась.

«Стань в угол» - продолжил Шольц. «Лицом к стене»

Магда направилась в угол донжона.

[Willy37]

«Да, кстати» - бросил ей вслед Шольц, «где у тебя спальня?»

«Из библиотеки сразу направо» - не оборачиваясь, ответила Магда. Ей просто не терпелось стать в угол.

Шольц перенёс одежду Магды и собственную куртку на лавку, после чего освободил стол от различных дивайсов и направился в спальню.

Дверь из подвала в библиотеку, как ни странно, была до сих пор открыта. Чтобы так было и впредь, он приставил к ней массивный стул. На всякий случай.

Прошёл в спальню, открыл платяной шкаф, достал одеяло и чистую простыню. Спустился в подвал. Магда покорно стояла в углу.

Накрыл стол одеялом, потом простыней.

«Иди сюда» - обратился он к Магде. Женщина повиновалась.

«Ложись на живот, руки вытяни вдоль тела. Голову поверни влево» - тихим, но властным голосом приказал ей Шольц.

«Слушаю и повинуюсь, мой господин» - заученно ответила Магда. Не догадываясь о том, как безумно это раздражает её «господина».

Магда покорно легла на стол. Потом вдруг схватила его за руку, взглянула ему в лицо и с мольбой прошептала:

«Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Сделай со мной, что захочешь, только не уходи»

«Что за чертовщина?» - подумал Шольц. «Она что, мысли мои читает?»

Он действительно собирался тихо покинуть уже изрядно осточертевший ему дом госпожи Магды… после того, как погрузит её в глубокий сон.

А теперь придётся оставаться. Как минимум, до утра.

«Надеюсь, что и как максимум тоже» - подумал Шольц. А вслух сказал:

«Не волнуйся, не уйду»

«Спасибо, мой господин» - прошептала она.

Шольц приступил к усыплению Магды. На самом деле, это был просто очень эффективный массаж, которому его когда-то научил один из сотрудников дальневосточного отдела абвера, проживший немало лет в Китае. Суть его состояла в воздействии на определённые точки женского тела, которое сначала расслабляет соответствующую даму, а затем погружает её в глубокий сон.

Шольц частенько пользовался им, чтобы избежать «всенощных бдений» с дамами, мешавшим ему высыпаться. Как и всякому разведчику, ему не раз и не два приходилось ложиться в постель с женщинами «в интересах дела». Но разовый секс – это одно, а «всенощное бдение» - несколько иное. Так что эти навыки пришлись ему как нельзя кстати.

Магда уснула спустя пятнадцать минут. Шольц выждал ещё пять, после чего, убедившись в том, что она действительно спит, осторожно перенёс её в спальню. Сам же отправился на диван в гостиную, предварительно реквизировав из шкафа в спальне ещё одно одеяло и подушку.

Курить ему больше не хотелось. А вот выпить – очень. Тем не менее, он преодолел это искушение, ибо выпитый стакан коньяка в данной ситуации вполне мог обернуться для него бессонной ночью – что его совершенно не устраивало.

Он бросил подушку и одеяло на диван, снял ботинки, сунул «Вальтер» под подушку. Улёгся на диван, накрылся одеялом. Не отель Ритц, конечно, но ему приходилось спать – и высыпаться – в куда менее комфортных условиях.

Размышлять о том, что же произошло сегодня, и что его ждёт завтра, он не стал.

«Об этом я подумаю завтра» - решил он.

И мгновенно провалился в глубокий, без сновидений, сон.



[1] От английского слова dungeon – тюремная камера, подземная тюрьма, темница.

[2] От английского слова device («устройство», «предмет»). В данном контексте обозначает инструмент, которым садист причиняет боль мазохисту

[3] т.е. мазохистов

[4] В русскоязычной традиции его называют Фомой Кемпийским

[5] одно из названий эпохи средневековья, основанное на той огромной и всепроникающей роли, которую играли в тогдашнем обществе христианская религия и христианская Церковь

[6] На самом деле, не монаха. Ношение вериг по два часа в день является частью повседневной жизни (к тому же исключительно добровольной) членов Опуса Деи – мирского, а не монашеского ордена.

[7] От английского глагола to switch – переключаться. Обозначает человека, который в одних садомазохистских сеансах играет роль «верхнего» (садиста), в других – «нижнего» (мазохиста)

[8] Орудие пытки, представлявшее собой деревянную доску, поставленную ребром на две подставки, на которую сажали наказуемого или наказуемую так что верхний конец врезался в промежность, причиняя довольно сильную боль. Ещё иногда называется «деревянным пони» или «испанским ослом»

[9] Маленький принц (франц.)

[10] Автор этой биографии – Дэвид Вейс

[11] Общее название психотропных препаратов, используемых для подавления воли человека с целью получения скрываемой им информации. Наиболее известными такими веществами являются пентотал натрия и скополамин

[12] От греческого слова Algolagnia – «влечение к боли»