Антология русской поэзии Неизвестный символист 1900-ых годов.

Антология русской поэзии

Неизвестный символист 1900-ых годов.
Публикация по черновику, обнаруженному в архивах Литературного Музея. Строки, помещенные в скобках, содержат предположительный текст, восстановленный современными исследователями.
Чу!

Там, за гранью обнажений,
Там, в восторге придыханий,
Где невинности смятений
Рвутся к сладости терзаний,
Где в садах воображений
Аромат благоуханий,
Где фантазий бродят тени
В зеркалах моих мечтаний –
Там дрожанье полушарий
И сплетенье розгосвистов.
(Только жаль, никто не шарит
В кайфе садомазохистов!)
И, робея словно лани
Чуткотрепетные стёгна,
Опускаюсь на колени,
Чтобы быть тобой отстёган!
Я замру, замкну, закрою
Стыд берёзовым букетом,
И, зарёванный, с зарёю
Я сравняюсь жарким цветом.
Чу! Заслышали соседи
Трепетанья этой дрожи…
(Так! Сюда ведь мама едет,
Вот она идёт, быть может.)
Пусть никто нас в целом мире
Не осудит, не остудит!
(Вот бы жить в своей квартире,
Но когда же это будет!)
Пусть толпа, как злая стая,
Не ответствует презреньем
Нам на попоулетанья
Или шлёпоозаренья!
Скоросечные мгновенья,
Страдострастные рыданья!
О восторгоупоренья!
О причудовоздиранья!

Начинающая акмеистка 1910-ых годов.
Из сборника «Плетки»

Половинки невольно сжала,
хоть и знала, что так больней…
Я его до ворот провожала,
а он розги принес из сеней.
Как забуду! Он сёк с оттяжки,
и сказал мне только: «лежать!»
Хорошо, что узорчатой пряжки
он не смог в тот раз отыскать.
Но я все же знаю: за дело
три кровавых легли полосы –
я на голую попу надела
своего господина трусы.

Неизвестный пролетарский поэт 1920-ых годов.
Взвейся, портупея!

Хоронит зерно посередь двора
классово чуждый гад:
в деревню вошел продотряд с утра –
Республики авангард.
А глупая баба несет молоко,
и думает втихаря,
что классовые шторма далеко.
Но это, товарищ, зря!
Подходит в кожанке к ней комиссар:
«Гражданка, мол, так и так,
на рынок несешь продавать товар –
а думаешь, дремлет враг?»
А баба: «Не знаю, мол, ничаво!»
Не слышит призывный клич,
И дела ей нет, что уже давно
голодным сидит Ильич.
Но комиссар был не так-то прост!
Серьезно он подошел
к вопросу, и бабу поймав за хвост,
сразу задрал подол.
Под ситцевой дурью он обнажил
всю белую сущность её,
свою портупею вдвое сложил –
и ну просвещать бабьё!
Текущий момент не спеша, всерьёз,
с ней прорабатывал он,
и глупую бабу пробрал до слёз
марксизма суровый закон.
И посредине того села
на портупейный взмах
глупая баба проблеять смогла
только лишь «ох» да «ах».
Но тот комиссар читал «Капитал»,
думается, не зря:
на частническом заду расцветал
алый стяг Октября!
Смычку с рабочим, крепи, середняк!
Не то будешь сам не рад,
когда тебе вихрь грозовых атак
накумачовит зад.
Чтоб рабочий стал в городе сыт,
маши, коммунист, не ленись!
Вспорет деревни отсталый быт
портупей большевистских свист!

Слегка диссиденствующий поэт 1960-х
начало поэмы «Гэсская Брать»

Ремень в России больше, чем ремень.
Не надо в ней бывает провиниться,
чтоб под ремень заставили ложиться –
а попа, между прочим, не кремень!
Ремень – вот нашей правды торжество,
и образ нашей будущности светлой:
когда взлетит наш флаг над всей планетой,
тогда весь мир попробует его!
Ну, а пока – мы сами подставлять
готовы под него зады худые,
и кто поэтом родился в России,
того для пользы дела надо драть!